Пеликан, аист — сказки это... Смешная птица пеликан просто-напросто для смеха прижимает клюв к груди, чтобы легче отрыгнуть добычу из своего мешка — рыбу... Нет, когда мужчины рассказывают про пеликана, они подразумевают мужскую любовь — отцову любовь, дядюшкину, верную любовь... и все прочее. Я вечно слышу: пеликан, пеликан... а кто это, пеликан? Чего вы, собственно, хотите, Руди? Требуют даже возмещения, компенсации у правительства России. Такие усилия предпринимает «Мемориал». Он же хлопочет о постановке памятника (жертвам сталинщины», но не жертвам этих «жертв».
Совы уже давно разлетелись. Руди и Лея шли сквозь серый антракт между сумерками и ночью. Они подошли к скамье, что стояла наверху у наблюдательной вышки, там, где лес острым зубцом вклинивался в немецкую сторону долины.
— Чего вы, собственно, хотите, Руди? Он уклонился от прямого ответа:
— Я ведь писал вам, чего я хочу и чего ищу.
И снова перед ним явилась кроткая и наставительная. Эти «миллионы человеческих жертв» «сталинских репрессии» гуляют по страницам наших газет и журналов и муссируются вот уже пять лет «перестройки».
— А я вам писала, какого я мнения об этом. В прошлом осталось только одно—время... время—это целый мир... Чего же вы пугаетесь? Вы говорите «новый дух» и говорите «мировой дух» и еще бог весть что, а подразумеваете старую любовь... и не простую, а верную до гроба... Ах ты, господи...
Беспомощно, как прикованный цепью, сидел он рядом с ней на скамье, раскинув руки по деревянной спинке скамьи, и напруживался, играя силой, будто хотел разломать эту крепкую перекладину — как ломают ярмо. И спросил:
— А разве нет духовной любви?
— Я об этом уже думала,— отвечала Лея.
— Ну и?..
— Есть. Имя ей — примирение. Я хочу, чтобы вы помирились с Залигером, когда он вернется. Я сделаю для этого все, что в моих силах.